Это было жестокое, славное, позорное, на редкость противоречивое время. Только-только закончилась (даже, скорее, начала заканчиваться) Столетняя война между Францией и Англией. Была казнена Жанна д’Арк, немало сделавшая для победы Франции. Королевская власть начала попытки объединить страну под единым руководством, чему всячески сопротивлялась привыкшая к вольности знать. Народ же, как водится после всякой войны, вконец обнищал.
Тогда-то, в 1431 году, и родился Франсуа Вийон – поэт, в полной мере отразивший всю нежность, всю грубость, всю возвышенность и низость своего времени. Его настоящее имя - Франсуа из Монкорбье - сеньории в провинции Бурбоннэ. В восемь лет мальчик, потерявший отца, был усыновлен священником Гийомом Вийоном, настоятелем церкви св. Бенедикта.
Достоверных сведений о жизни Вийона крайне мало. Известно, что в 12 лет Вийон поступил на “факультет искусств” - подготовительный факультет Парижского университета - и летом 1452 года (в 21 год) получил степень лиценциата и магистра искусств. Степень эта обеспечивала ее обладателю весьма скромное общественное положение: чтобы сделать карьеру, средневековый студент должен был продолжить образование на юридическом факультете и стать доктором канонического права.
Судя по всему, перспектива эта Франсуа совершенно не привлекала. Деятельное участие, которое он принимал в жизни университета, носило преимущественно скандальный характер: пирушки, ссоры, драки, столкновения с властями. Достаточно упомянуть про своеобразную трёхлетнюю войну за межевой знак – увесистую каменную глыбу, которую студенты неоднократно утаскивали на свою территорию. Что примечательно, начальство университета всецело поддерживало студентов, так как было недовольно попытками короля ограничить былые вольности.
Париж в те годы был довольно опасным местом. Достаточно сказать, что для мужчины выйти ночью без ножа являлось непозволительной роскошью. Вийон это почувствовал, что называется, на собственной шкуре. 5 июня 1455 года на него с ножом в руках напал некий священник по имени Филипп Сермуаз и Вийон, обороняясь, смертельно ранил противника. По тем временам невиновность Вийона была очевидна, но он почёл за лучшее скрыться из Парижа на время рассмотрения дела. В январе 1456 года его оправдали.
Вернувшись в Париж, Вийон по не совсем понятным причинам принял участие в ограблении – возможно, чтобы добыть денег для путешествия ко двору Рене Анжуйского. Попытка стать там придворным поэтом, видимо, провалилась и Франсуа стал топтать дороги Франции в компании жонглёров, бродяг самого разного пошиба и… принцев.
Известно, что какое-то время он был при дворе герцога-поэта Карла Орлеанского, где сложил знаменитую “Балладу поэтического состязания в Блуа”. Состязание заключалось в том, чтобы шуточно обыграть заданную строчку “от жажды умираю над ручьём”. Вийон, кажется, успешно сочинил именно шуточное стихотворение, но послушайте, сколько в нём горечи:
От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне — страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Я скуп и расточителен во всем.
Я жду и ничего не ожидаю.
Я нищ, и я кичусь своим добром.
Трещит мороз — я вижу розы мая.
Долина слез мне радостнее рая.
Зажгут костер — и дрожь меня берет,
Мне сердце отогреет только лед.
Запомню шутку я и вдруг забуду,
Кому презренье, а кому почет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не вижу я, кто бродит под окном,
Но звезды в небе ясно различаю.
Я ночью бодр, а сплю я только днем.
Я по земле с опаскою ступаю,
Не вехам, а туману доверяю.
Глухой меня услышит и поймет.
Я знаю, что полыни горше мед.
Но как понять, где правда, где причуда?
А сколько истин? Потерял им счет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не знаю, что длиннее — час иль год,
Ручей иль море переходят вброд?
Из рая я уйду, в аду побуду.
Отчаянье мне веру придает.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Всей поэзии Вийона присуще удвоение и утроение смыслов, когда пишет об одном, думает другое, а подразумевается третье.
Мы вкус находим только в сене
И отдыхаем средь забот,
Смеемся мы лишь от мучений,
И цену деньгам знает мот.
Кто любит солнце? Только крот.
Лишь праведник глядит лукаво,
Красоткам нравится урод,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Лентяй один не знает лени,
На помощь только враг придет,
И постоянство лишь в измене.
Кто крепко спит, тот стережет,
Дурак нам истину несет,
Труды для нас — одна забава,
Всего на свете горше мед,
Коль трезв, так море по колени,
Хромой скорее всех дойдет,
Фома не ведает сомнений,
Весна за летом настает,
И руки обжигает лед.
О мудреце дурная слава,
Мы море переходим вброд,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Вот истины наоборот:
Лишь подлый душу бережет,
Глупец один рассудит право,
И только шут себя блюдет,
Осел достойней всех поет,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Для более ясного понимания стихов надо знать, что в средневековом искусстве основное внимание уделялось не людям, не их характерам, а ситуациям. Сам набор ситуаций был жестко ограничен: поэт наперед знал, как должна складываться та или иная сюжетная ситуация, как должен вести себя тот или иной персонаж в соответствии со своим званием, возрастом, положением. Существовал канон описания пап и императоров, купцов и крестьян, юношей и девушек, стариков и старух, красавцев и уродов. Кареглазой брюнетке XIV века приходилось не удивляться, а радоваться, если поэт изображал ее в виде голубоглазой блондинки: это значило, что он удостоил ее чести, подведя под общепризнанный эталон красоты.
Вийон настолько превосходно владел всеми этими шаблонами, что ухитрялся вложить в них смысл, подчас совершенно им чуждый. Вот, например, “Баллада пословиц” (пояснения: “наянит” - достанет, “вабик” – пустая, несъедобная наживка) :
Коль по воду кувшин ходить
Повадился, в неё он канет;
Коль целый день одно твердить,
Любая басенка наянит;
Плод, вовремя не снятый, вянет:
Кого молва превознесет,
Того уж после всяк помянет;
Кто ищет, тот всегда найдет.
К чему рацеи разводить,
Как дьявол за язык ни тянет,
О том, чего не воротить?
Ножа больнее сплетня ранит;
Божба всегда уста поганит;
Не след хвалиться наперед;
Лесть мудреца и то арканит;
Кто ищет, тот всегда найдет.
На то и туча, чтоб дождить,
Покуда солнце не проглянет;
На то и ладан, чтоб кадить;
Поет не каждый, кто горланит;
В силки на вабик птицу манят;
Час с милым кажется за год;
Пред пилкою бревно болванят;
Кто ищет, тот всегда найдет.
Кто любит Бога — церковь чтит;
Хмельное не бодрит — дурманит;
Деньга деньгу сама родит;
Тот не продаст, кто не обманет;
Охотник кормит псов заране;
Терпенье города берет
И стену всякую таранит;
Кто ищет, тот всегда найдет.
Принц, ввек умен глупец не станет,
Но дурь с себя и он стряхнет,
Коль гром над головою грянет;
Кто ищет, тот всегда найдет.
Казалось бы, сборище общих мест, скучное перечисление избитых истин. Но рефрен “кто ищет, тот всегда найдёт” и – в конце – “но дурь с себя и он стряхнёт” убеждает, что всё не так просто. Вийон искал и находил – и новые смыслы старых слов, и приключения на свою шею:
Я — Франсуа — чему не рад! —
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.
Эти, совсем нешуточные, строки он написал, сидя в тюрьме в ожидании казни. К счастью, казнь Вийону отменили в самый последний момент, но “ввиду известной дурной славы” приговорили к десятилетнему изгнанию из Парижа.
Чем он занимался после этого, неизвестно. Документальных свидетельств о конце его жизни не осталось, если, конечно, не считать стихов. Вот, например, непривычно печальный “Добрый совет”:
Глупцы, чей мозг пороком притуплен,
Кто, будучи невинен от рожденья,
Презрел с годами совесть и закон,
Кто стал рабом слепого заблужденья,
Кто следует дорогой преступленья,
Усугубить страшитесь грозный счет
Тех, кто уже взошел на эшафот,
Затем что жил сумняшеся ничтоже.
Со всеми будет так, кто не поймет:
Злоумышлять на ближнего негоже.
Пусть каждый помнит: сам виновен он
В любом своем житейском огорченье.
Да, мир — тюрьма, но это не резон
Утрачивать смиренное терпенье,
До времени бежать из заключенья,
Обкрадывать, глумясь, честной народ,
Жечь, грабить и пускать оружье в ход.
Когда наступит час расплаты позже,
Бог пеням лиходея не вонмет:
Злоумышлять на ближнего негоже.
Что толку лезть всечасно на рожон,
Врать, плутовать, канючить без стесненья,
Дрожать и, даже погружаясь в сон,
Бояться, что не будет пробужденья,
И каждого держать на подозренье?
Итак, скажу: настал и ваш черед
Уразуметь, что вас геенна ждет
И что уняться вам пора бы все же,
Не то позор падет на весь ваш род.
Злоумышлять на ближнего негоже.
В посланье Павла к римлянам прочтет
И стар, и млад, что он всех нас зовет
Любить друг друга по завету Божью,
Лишь добрые дела на свете множа.
Особо ж в толк пусть человек возьмет:
Никто другого в грех да не введет —
Злоумышлять на ближнего негоже.
В конце хочется привести, пожалуй, лучшее стихотворение Вийона – “Балладу повешенных”. Он написал его в ночь перед так и не состоявшейся казнью, что уже упоминалась выше:
Коль после нас еще вам, братья, жить,
Не следует сердца ожесточать:
К тому, кто может жалость проявить,
Верней снисходит Божья благодать.
Нас вздернули, висим мы – шесть иль пять.
Плоть, о которой мы пеклись годами,
Гниет, и скоро станем мы костями,
Что в прах рассыплются у ваших ног.
Чужой беды не развести руками,
Молитесь, чтоб грехи простил нам Бог.
Взываем к вам: не надо нас корить,
Хотя по праву суд решил карать.
Не всем дано благоразумно жить –
Вы лучше всех нас можете понять.
Простите нас, ведь мы должны предстать
Пред сыном Пресвятой Марии. С нами
Будь милосерден, Господи, и в пламя
Не ввергни нас на бесконечный срок.
К чему умерших провожать хулами,
Молитесь, чтоб грехи простил нам Бог.
Палить нас будет солнце и чернить,
Дожди нас будут сечь и отмывать,
Из глаз вороны сукровицу пить,
И бороды, и брови нам щипать.
Теперь нам ни присесть и ни привстать –
Мы до земли не достаем ногами,
Вперед-назад мотает нас ветрами,
Мы умерли, наш срок земной истек.
Ходить не надо нашими путями,
Молитесь, чтоб грехи простил нам Бог.
Христос, Господь всего под небесами,
Не дай в удел нам вечный ад с чертями.
Чтоб каждый искупить грехи там мог.
Не смейтесь, смертные, над мертвецами,
Молитесь, чтоб грехи простил нам Бог.