Метарациональность. Часть 1

Рациональность – продукт культуры. Она не является частью нашей биологии, к ней привело развитие множества областей культуры: теории вероятностей, математики, эмпирического подхода, научного мышления, логики. Как всякий культурный феномен, рациональность, однажды появившись, отнюдь не высечена навеки в камне. Она развивается, она доступна критике – и это прекрасно. Если есть возможность критики, то существует и развитие. Лучшая стратегия – та, что способна меняться.

Далее мы рассмотрим кое-какие дополнительные критические замечания в адрес рациональности. Вспомните, в первой части мы упоминали так называемые тонкие модели рациональности. Они рассматривают лишь вопросы максимально эффективного достижения целей, не беспокоясь о качестве самих целей. Сильные стороны такого подхода широко известны: он позволяет применить множестве эффективных формальных подходов. Слабые стороны также общеизвестны: с подобной узко-рациональной точки зрения люди вроде Гитлера чрезвычайно эффективны в достижении своих целей. Однако вряд ли бы мы желали, чтобы все стали эффективны именно в таком смысле. “Широкие” модели рациональности пытаются ввести оценки целей и желаний – позднее мы обсудим, что это значит.

Ещё одной областью, в которой модели принятия решений часто критикуют – ситуации совместных действий, подобные “дилемме заключённого”. Они ясно показывают, что рациональность должна “следить за собой”, чтобы оставаться эффективной.

И наконец, способность рациональности помочь в удовлетворении наших потребностей может сильно зависеть от контекста. Иногда бывает даже и так, что то, что, кажется, вообще не относится к делу, при ближайшем рассмотрении не так уж неуместно.

Оценка решений: роль ценностей и значимости

Философ John Searle начал свою книгу о рациональности с знаменитых шимпанзе острова Тенериф, которых в 1927 году изучал психолог Wolfgang Kohler. В одном из экспериментов у шимпанзе были ящик, палка и связка бананов, висящая выше уровня досягаемости. Шимпанзе сообразили, что надо пододвинуть ящик, залезть на него и палкой сшибить бананы. Поведение шимпанзе удовлетворяет всем принципам инструментальной рациональности.

Searle задаётся провокационным вопросом, не является ли инструментальная рациональность людей всего лишь расширенной инструментальной рациональностью шимпанзе. В рамках тонкой модели рациональности это безусловно так и есть и поведение рациональных людей неотличимо от поведения рациональных шимпанзе. Однако есть все основания предполагать, что большинству людей тонкой модели рациональности будет явно недостаточно.

Люди не только ставят цели и выбирают способы их достижения, но ещё и оценивают то и другое согласно каким-то внешним критериям. Способы оцениваются по их значимости, цене, приемлемости, а цели по тому, насколько они согласуются с общей системой ценностей человека.

В ряде работ было показано, что решения часто принимаются не из соображений чистой полезности, а чтобы продемонстрировать нечто значимое для человека или его окружения, показать себя. Было также показано, что люди неохотно обсуждают стоимость или саму возможность назначить цену так называемым “защищённым ценностям”. Например, не рассматривают как предмет сделки домашних животных, семейный участок земли или обручальные кольца. Обычное объяснение подобного: “Это имеет ценность, но не цену.”

Такие символические решения, хотя и не увеличивают ожидаемую полезность, всё же не иррациональны, так как несут полезный сигнал о том, что за человек их принимает. Люди могут ясно понимать, что определённое решение может принять лишь человек с определёнными убеждениями, хотя само действие и не меняет убеждений.

Для многих людей участие в выборах имеет строго символическое значение. Они понимают, что их голос может иметь исчезающее малое влияние на результат выборов, но они всё равно участвуют в них! Выражение своего мнения имеет символическую ценность, показывает, “кто я есть”. Ожидаемая полезность присваивается не результату выборов, а самому факту участия в них.

Другим примером символического действия является приобретение книг. Многие покупают книги, осознавая, что не станут их читать (если не считать мечты “в отпуске я наконец возьму и прочту”). Снова, полезность имеет не факт покупки книги, а само действие, акт покупки.

Это же можно наблюдать и в политике, когда люди поддерживают политиков, которые разделяют их ценности. Да, принимаемые политиками решения могут бить по карману, но экономическая целесообразность для людей часто менее важна, чем жизненные ценности. Примером тому могут служить различные экономические бойкоты и санкции, случавшиеся в мире с 1970-х годов вплоть до настоящего времени — за свои жизненные ценности люди готовы терпеть экономические убытки.

Метарациональность: оценка наших желаний первого уровня

Большинству хорошо знакомы конфликты между желаниями первого уровня (“Если я куплю куртку, которая мне нужна, у меня не будет денег на компакт-диск, который мне тоже нужен.”) У человека, задумывающемся об этике, возникают новые возможности для конфликтов желаний. Например, я посмотрел документальный фильм о пакистанских детях, которые не ходят в школу, потому что зарабатывают себе на кусок хлеба, пошивая футбольные мячи. Через две недели, зайдя в спортивный магазин, я понял, что избегаю дешёвые пакистанские мячи и прицениваюсь к более дорогим американским. В мне возник новый конфликт и для его разрешения мне надо или научиться избегать дешёвых товаров, или не замечать страданий далёких пакистанских детей. Мои политические, моральные или этические ценности создают почву для конфликтов желаний второго уровня. Подобных конфликтов на первом уровне желаний, когда оценивается только потребности в конкретных благах, не возникает вовсе.

Наши ценности — это то, что позволяет нам вообще оценивать наши желания. Несоответствие желаний ценностям порождает дискомфорт и стремление привести ценности и желания к равновесию — возможно, с перестройкой иерархии ценностей, желаний или всего сразу. Это именно то, что позволяет человеческой рациональности быть “широкой”, в отличие от “узкой” рациональности шимпанзе и других животных.

Философ Harry Frankfurt в 1971 году предложил для подобного “критического рассматривания своих желаний” более формальный термин “желания второго уровня” — желания иметь желания. Среди экономистов и теоретиков принятия решений более широкое распространение получил термин “предпочтения второго уровня”. Frankfurt предположил, что желания второго уровня возможны лишь у человека, и предложил называть “желателями” (в оригинале wantons) тех, у кого таких желаний нет — скажем, животных и маленьких детей. То, что у желателей нет желаний второго уровня, не означает, что они глупы или не стремятся к чему-то. Желатели могут быть весьма рациональны в “тонком”, чисто инструментальном смысле. Они лишь желают, но не осознают свои желания.

В качестве иллюстрации Frankfurt рассматривает три вида наркоманов.

Желатель-наркоман просто хочет наркотик. На этом история заканчивается. Весь мыслительный аппарат этого желателя без остатка занят поиском пути удовлетворения желания — возможно, весьма эффективным поиском. Само желание при этом никак не оценивается и даже не осознаётся — оно просто есть.

Безвольный желатель-наркоман тоже хочет наркотик. Однако это желание первого уровня. На втором уровне этот желатель хочет не хотеть наркотика. Тем не менее это желание слабее желания первого уровня “хочу наркотик” и всё кончается так же, как и в первом случае. Но связь этого желателя со своим поведением другая, чем у первого желателя. Он осознает своё желание и может даже испытывать внутреннее противоречие, принимая-таки наркотик. У первого желателя подобного внутреннего противоречия не возникает никогда.

Наконец среди людей возможен такой интересный тип, как осознанно желающий наркоман, знающий о своём желании получить наркотик и одобряющий это желание. Человека, желающего хотеть наркотик, легче представить, если понять, что в случае ослабления наркотической зависимости этот человек будет пытаться снова усилить её. Как и безвольный желатель, он осознаёт своё желание первого уровня, но вдобавок он и поддерживает в себе такое желание.

Все три типа ведут себя в итоге одинаково, но структура их желаний различна. Это различие способно изменить их будущее поведение. Так, безвольный наркоман наилучший кандидат на излечение от наркомании — он единственный, в ком есть внутренний конфликт желаний первого и второго уровня, который способен ослабить зависимость. У простого желателя такого конфликта нет и желание первого уровня вряд ли исчезнет само по себе. Тем не менее он в лучшем положении, чем сознательно желающий наркоман, который будет поддерживать своё желание первого уровня, если оно вдруг начнёт угасать.

Это отношение к своим собственным желаниям можно описать более формально на языке, принятом среди экономистов и когнитивных психологов — в терминах предпочтений второго рода. Например, Джон предпочитает курить (предпочитает курение не−курению). Используя оператор pref (предпочтение) из теории полезности, это можно записать как

S pref ~S

Кажется, одни лишь люди способны представить себе модель “идеальных предпочтений” – например, то, что человек хотел бы предпочитать, исходя из его представлений о здоровом образе жизни. Так, человек способен сказать “я хотел бы предпочитать не курить”, или, развёрнуто, предпочитать скорее “я предпочитаю не курить, чем курить” против “я предпочитаю курить, чем не курить”. Ещё более формально:

(~S pref S) pref (5 pref ~S)

Здесь предпочтение второго уровня соревнуется с предпочтением первого уровня: на втором уровне Джон хотел бы не хотеть курить, а на первом уровне он просто хочет курить. В итоге между двумя уровнями предпочтений возникает противоречие. Подобные нарушения структур предпочтений — одна из причин того, что люди в терминах аксиом принятия решений часто менее рациональны, чем животные. Стремление совместить всю структуру, все уровни предпочтений может дестабилизировать предпочтения первого уровня таким образом, что они станут уязвимы к влиянию контекста.

Это же стремление к целостности собственной структуры предпочтений, иерархии ценности, объясняет то чувство отчуждённости, с которым многие люди смотрят на свои же решения — люди крайне легко замечают противоречия предпочтений с действиями и решениями.

Формально ограничений на глубину иерархии нет и можно описать ещё более сложные системы. На практике же люди обычно неспособны представить иерархии с более чем тремя уровнями. Три уровня, впрочем, иногда полезны для осознания внутренних побуждений. Например, курильщик Джон может осознавать своё желание бросить курить так:

Он предпочитает предпочтение предпочитать не курить своему предпочтению курить.

Формально:

[(~S pref S) pref (S pref ~S)] pref [S pref ~S]

Мы можем в таком случае сказать, что предпочтение третьего уровня укрепляет предпочтение второго уровня. Подобное подкрепление создаёт внутри Джона дополнительное когнитивное давление, которое может сподвигнуть Джона к конкретным шагам, чтобы бросить курить.

С другой стороны, предпочтение третьего уровня может “подложить бомбу” под предпочтение второго уровня, если не способно укрепить его:

[S pref ~S] pref [(~S pref S) pref (S pref ~S)]

То есть хотя Джон и хочет не хотеть курить, но это его “хотение не хотеть курить” слабее, чем само по себе “хотение курить”. Подобное слабое “хотение не хотеть” не только удержит Джона от конкретных и сильных шагов по избавлению от вредной привычки, но и внесёт разлад и брожение во все три уровня мотивации Джона.

Как правило, философы склонны выделять самые высокоуровневые желания, считая их чем-то вроде “истинного я”. Современные когнитивисты больше склонны к подходу исследователя Otto Neurath, в котором нет какого-то выделенного, особенного уровня желаний. Отто предложил метафору лодки, в которой некоторые доски прогнили. Лучший способ починки — вытащить лодку на берег и заменить доски. Но что если лодку некуда вытащить? Ремонт всё ещё возможен, хотя и сопряжён с известным риском — заменять доски по одной, пока остальные принимают на себя увеличенную нагрузку. Это немного опасно, так как мы должны надеяться, что остальные испорченные доски выдержат, но может сработать. Аналогично, при личностной интеграции нам остаётся лишь рассчитывать на то, что наши высокоуровневые желания недостаточно сильно подточены нашим текущим внутренним разладом.

Рациональная целостность не всегда достижима путём простого перемещения желаний с уровня на уровне. Также нельзя считать лучшим выходом предпочитание наиболее высокоуровневых желаний. Например, герой Марка Твена Гекльберри Финн помогает бежать своему другу, чернокожему рабу Джиму, согласно своим внутренним стремлениям к свободе и из дружелюбия. Затем Гек начинает мучиться сомнениями более высокоуровневой морали, которой ему научили: неграм нельзя бежать, а белым грешно помогать неграм в этом. В этом случае читатель желает, чтобы Гек действовал согласно эмоциям, продиктованным Системой 1, и игнорировал негодную мораль, которой его научили.

Философы полагали, что без чего-то подобного “уровню сознательного анализа” (причём как можно более высокоорганизованного) всему тому, что мы ценим в себе (личностность, независимость, самоидентичность, свобода воли и т.п.) грозит исчезновение. Согласно подходу Neurath, не существует “высшего уровня” или “истинного я” помимо сложной сети переплетающихся желаний. Hurley (1989) обосновывает это так: “понятие личности включает зависимость от определённых ценностей и оценки через них всего остального, но не отдельность от них. Такая личность не меняется по мере всё большего и большего восхождения на высшие уровни. Она зависит больше от первого шага, сделанного в построении этих уровней”. Но как определить, насколько далеко зашёл человек в этом процессе всё более глубокого самоопределения и целостности? Возможно, наилучший имеющийся у нас индикатор отсутствия гармонии в человеке между желаниями первого и второго уровня – это мучительность сомнений, внутренняя борьба: человек признаёт, что придерживается определённого набора ценностей и этот набор побуждает его к действиям иного рода, нежели те, что совершаются им на деле.

Люди стремятся скорее к широкой рациональности, чем к чисто инструментальной. Они хотят исполнения своих желаний, но при этом сознают, что какие-то желания правильны, какие-то нет. Это приводит к необходимости оценивать допустимость и приемлемость как способом (инструментальная рациональность), так и целей. Правила оценки способов относительно просто описать. Критерии же оценки широкой рациональности намного сложнее и многообразнее.

Среди множества таких критериев, кажется, можно с достаточной уверенностью выделить следующие:

  • насколько сильна уверенности в оценке
  • насколько человек осознает отсутствие целостности своих целей и желаний и насколько готов к реальным шагам к исправлению;
  • способен ли человек назвать причины всех своих желаний второго уровня;
  • не приводят ли желания человека к каким-то иррациональным, ничем не поддерживаемым убеждениям;
  • избегает ли человек невыполнимых желаний.

Add new comment

Plain text

  • No HTML tags allowed.
  • Web page addresses and e-mail addresses turn into links automatically.
  • Lines and paragraphs break automatically.
CAPTCHA
This question is for testing whether or not you are a human visitor and to prevent automated spam submissions.