Большое обсуждение рациональности. Часть 1

Вступление

В двух предыдущих частях мы видели, как сотни исследователей в последние тридцать лет выяснили, что люди часто поступают крайне неоптимально. Их мыслительные привычки ведут к неэффективным действиям и неоправданным убеждениям:

• некорректно оценивают вероятности;
• плохо проверяют свои предположения;
• они нарушают формальные аксиомы выбора;
• неадекватно оценивают степень своей уверенности;
• их выбор зависит от неуместного контекста;
• игнорируют другие возможные объяснения;
• и прочее, и прочее, и прочее,

Назовём исследователей, работающих с эвристиками и когнитивными искажениями, Прогрессорами (в оригинале Meliorists). Это люди, считающие, что путём изучения и просвещения можно добиться улучшения, сделать людей более рациональными в самом широком смысле слова — научить лучше достигать свои цели и лучше знать мир.

Это выглядит несколько оптимистичным и в какой-то мере так и есть. Сама идея «прогрессорства» отчасти берёт своё начало в мысли «я знаю, как лучше». Эта идея далеко не всем по душе, поэтому необходимо рассмотреть и другие точки зрения, тем более что к тому есть эмпирические и теоретические предпосылки.

В последние два десятилетия среди эволюционных психологов и экологов-теоретиков сформировался альтернативный взгляд на эвристики и когнитивные искажения. Они рассматривают результаты классических экспериментов как свидетельства оптимальной адаптации к данным конкретным условиям. Согласно данной точке зрения, разрыва между «описательной» и «нормативной» моделью нет, поскольку вторая является одновременно и первой. Эту группу учёных можно назвать Панглоссианами — по имени персонажа повести Вольтера «Кандид», при всех несчастьях полагавшим, что мы живём в наилучшем из миров.

Как позицию Панглоссиан можно совместить с многочисленными демонстрациями того, насколько люди далеки от эффективных и точных решений? Из предлагаемых многочисленных объяснений можно выделить два:

• нормативная модель неприменима, так как участники экспериментов понимают задачи иначе, чем экспериментаторы — эти понимания несопоставимы;
• результаты экспериментов, кажущиеся удручающими, с точки зрения эволюционной успешности как раз идеальны.

Дальше мы рассмотрим эти и другие объяснения подробнее.

Большое обсуждение рациональности

Противоречия в позициях Прогрессоров и Панглоссиан привели к Большому Обсуждению Рациональности — спору о том, насколько иррациональна механика человеческого разума. В этом ожесточённом споре причудливо смешались политика и психология в разнообразнейших пропорциях.

Это неудивительно — ведь различные модели человека приводят к неисчислимым следствиям в экономике, политике, философии и прикладных теориях, используемых нами для понимания других людей. Например, весьма влиятельная часть лагеря Панглоссиан в данный момент определяет основные направления современных экономических теорий, считающих, что люди и совокупности людей действуют в высшей степени рационально даже в условиях неполной или недостоверной информации. Подобное представление весьма характерно для современных экономистов и они воспринимают в штыки результаты экспериментов, демонстрирующих человеческую иррациональность.

Работы когнитивных психологов лишь усиливают подобную враждебность, так как выявляют вопиющую неправдоподобность предпосылок, лежащих в основе теорий экономистов-Панглоссиан. Например, эти экономисты неспособны предложить решение известной проблемы «люди не откладывают на старость достаточно денег», то есть поступают иррационально — ведь Панглоссиане считают, что люди весьма рациональны. Доходит до того, что видные экономисты просто констатируют, что «люди просто ошибаются».

Спор о том, что «люди просто ошибаются», лежит в основе множества публичных обсуждений о необходимости государственного регулирования. Яркий пример тому — статья в журнале «The Economist» с подзаголовком «Экономисты считают, что люди знают, что они хотят. Рекламщики считают наоборот. Кто прав?» Прогрессоры думают, что рекламщики правы и люди часто не знают, что им надо, и потому на них возможно влиять к выгоде рекламщиков, но отнюдь не их собственной. Панглоссиане, напротив, полагают, что люди лишь узнают от рекламщиков о чём-то новом, а затем рационально принимают решение — к своей выгоде, не рекламщика. Эта точка зрения весьма удобна для лоббистов рекламной индустрии, сопротивляющихся запрету определённых видов рекламы. Прогрессор же считает, что людей легко сбить с толку, поэтому недобросовестные или неэтичные виды реклам следует ограничивать.

То, что «люди просто ошибаются», в ранних работах когнитивистов часто принималось как молчаливое предположение. Далее мы покажем, как теоретики-Панглоссиане интерпретируют результаты широко известных экспериментов когнитивистов.

Альтернативные интерпретации неудач в «задаче выбора четырёх карт»

Эта задача обсуждалась в предыдущем разделе: на столе лежат карты (K, A, 8, 5). Сообщается, что они подчинены правилу «если на одной стороне гласная, на другой стороне чётное число» (правило типа «если P, то Q»). Правильный ответ — A и 5 (P и не-Q) — дают меньше 10%.

Самое первое объяснение природы трудностей при решении этой задачи было сформулировано в терминах, описывающих крайнюю трудность при проверке гипотез противоречащими им данными. В 1994 году Оаксфорд и Чатер предложили альтернативное объяснение в предположении, что обычный человек решает эту задачу весьма рационально — если принять очень важное допущение, что он видит в условии задачи больше, чем написано. Оаксфорд и Чатер предположили, что участники экспериментов воспринимали задачу шире, с учётом распространённости различных типов надписей (букв, цифр..) на картах. Из этого следует, что, хотя экспериментатор и говорил только про четыре карты, участник эксперимента считал, что надписи на картах относятся к различным классам с разной степенью распространённости. Теперь представьте, что вам предложено правило «если съесть гадость, то заболеешь». Разумеется, вы сначала начнёте искать для проверки примеры во множестве «те, кто съел гадость». Будете ли вы искать во множестве «те, кто не заболел»? Наверняка нет — это множество слишком велико. Но можно поискать во множестве «те, кто заболел» и проверить, не ел ли гадость кто-то из заболевших.

Описанные допущения не содержатся в условиях задачи ни в каком виде. В них речь идёт только про четыре карты, но не про классы надписей на них. Оаксфорд и Чатер, тем не менее, показали, что если принять, что участники думали про классы надписей, их сравнительную частотность и не обращали внимания на точные слова инструкций, то сделанный большинством участников выбор выглядит намного разумнее и рациональнее.

Эволюционными психологами было показано, что многие задачи, которые с трудом решаются в общем, абстрактном виде, легче решать, если те представлены в подходящем контексте — особенно в том, к которому человек приспособился. Это было показано и для задачи выбора из четырёх карт.

Например, испытуемым показывали четыре карты:

• Балтимор
• Вашингтон
• самолёт
• поезд

и говорили, что правило таково: «Если на одной стороне написано ‘Балтимор’, то на обороте должен быть ‘самолёт’».

Легко видеть, что применительно к правилу «если P, то Q» эти карты соответствуют P, не-P, Q и не-Q. Как ни странно, в этой задаче распределение верных и неверных ответов практически не изменилось — её оказалось столь же сложно решить, как и классическую.

Есть, однако, и другие вариации того же эксперимента, более реалистичные. Например, представьте, что вы полицейский, патрулирующий один из местных баров и следящий за соблюдением законов. Один из законов таков: «если человек пьёт пиво, то ему должно быть больше 21 года». На столе лежат четыре карты. На одной стороне написан возраст человека, на другой — что он пьёт. Вы видите следующее:

• возраст: 22;
• возраст: 18;
• пьёт: пиво;
• пьёт: кока-колу.

Какие две карты вам необходимо перевернуть, чтобы проверить соблюдение закона?

Большинство людей эту задачу решает правильно, даже те, кто не сумел решить более абстрактную версию. Легко видеть, что это та же «если P, то Q» задача и ответ (P, не-Q) — в данном случае (18, пиво).

После появления «задачи о выпивке», исследователи, казалось, нашли способ наталкивать участников на правильный ответ в задачах такого типа. Радость, однако, была недолгой, так как сразу появились сомнения в том, что самый процесс решения «абстрактной» версии задачи тот же, что процесс решения «задачи о выпивке». Исследователи начали думать, что эти две задачи, несмотря не внешнюю схожесть правил, запускают фундаментально разные механизмы мышления. Например, абстрактная версия правила может рассматриваться как констатирующая, описывающая законы природы (то, что есть), а «пьяная» версия как юридическая, описывающая законы общества (то, что должно быть). Многие теоретики считают, что два этих типа правил запускают разные механизмы мышления.

Самой известной среди таких гипотез является теория о том, что в процессе эволюции возникли системы, отвечающие исключительно за взаимодействия в группе. Эти системы породили правило «за удобства надо платить» и чрезвычайно чувствительные «детекторы обмана», следящие за его соблюдением. В «задаче о выпивке» человек 18 лет, пьющий пиво — просто обманщик, получивший преимущество задаром, и это приводит к срабатыванию «детектора обмана». Размышление над законом природы, разумеется, не запускает этот детектор.

Таким образом, эпистемическая рациональность, присущая абстрактной задаче (проверка гипотез о мире), заменяется инструментальной рациональностью (что допустимо и осмысленно делать в тех или иных ситуациях).

Альтернативные интерпретации ошибок конъюнкции

Вторым примером проблемы, чьё обычное решение теоретики-Панглоссиане считают очень рациональным — это «проблема Линды», рассмотренная ранее. Люди считают, что вероятность того, что Линда банковский служащий-феминистка, выше, чем вероятность того, что Линда просто банковский служащий. Тверски и Канеман полагают, что это происходит благодаря подмене логического решения «механизмом похожести» (»банковский служащий-феминистка» больше похоже на описание Линды, чем «банковский служащий»). Логика, разумеется, говорит, что множество банковских служащих-феминисток меньше множества банковских служащих.

По мнению многих исследователей, здесь участники экспериментов оценивают не вероятность самих высказываний о Линде, а вероятность того, что тот или иной вариант озвучит экспериментатор, много знающий о Линде (и, в частности, знающий о том, что она феминистка). В этом случае их оценки весьма рациональны.

Среди теоретиков существует мнение, что «механизмом по умолчанию» для решений, требующих больших интеллектуальных затрат, является скорее социальный, чем логический — когда больше полагаются на мнение собеседника. Результаты исследований «проблемы выбора из четырех карт» и «проблемы Линды», кажется, подтверждают это мнение, когда вместо энергозатратного использования абстрактного логического мышления применяется гораздо более дешёвый социальный механизм вида «он так много знает про Линду, ему виднее».

Альтернативные интерпретации игнорирования базовой ставки

Ранее в этой книге обсуждались два примера игнорирования базовой ставки — «проблема такси» (85% такси в городе Зелёные…) и «проблема вируса» (страна готовится к эпидемии вируса XYZ…). Люди игнорируют априорную вероятность события, особенно когда она по видимости не относится к делу и представлена сухой статистикой. Ряд исследователей считает, что это потому, что у нас развиты механизмы работы с частотой событий, но не с вероятностью наступления одного события. Эти учёные указывают, что проблемы, описанные в литературе по эвристикам и искажениям, трудны потому, что описаны в терминах вероятности одного события, а не в терминах частоты множества событий. Покажем это на примере одной и той же задачи, описанной в двух этих форматах.

В некотором регионе для внешне здоровых женщин 40-50 лет известно следующее:

• вероятность рака груди у женщины 1%;
• если у женщины рак груди, то маммографический тест сработает в 80%;
• если у женщины нет рака груди, то вероятность ложного срабатывания маммографического теста 10%.

У внешне здоровой женщины 40-50 лет маммографический тест показал наличие рака груди. Какова вероятность того, что у неё действительно рак груди?

Вторая формулировка той же задачи:

В некотором регионе для внешне здоровых женщин 40-50 лет известно следующее:

• из 1000 женщин у десяти есть рак груди;
• из этих десяти на 8 сработал маммографический тест;
• из оставшихся 990 женщин маммографический тест сработал на 99.

Представьте себе группу женщин, на которых сработал маммографический тест. У скольких из них действительно рак груди?

Вторая версия задачи превращает работу с вероятностями в работу с объектами разных классов. Во втором примере гораздо легче увидеть, что с позитивной маммографией всего 107 женщин (8+99), но рак есть только у восьми, то есть у 7.5% женщин.

Было показано, что представление задач в «частотной» форме облегчает их решение не только у обычных людей, но и у практикующих учёных.

Кажется, однако, что здесь дело не только в «частотной» форме постановке задач. Многие лаборатории показали, что существует множество других эффективных способов яснее показать связь между конкретным событием и классом таких событий, чтобы заметно облегчить работу с вероятностями.

Альтернативные интерпретации свехуверенности при калибровке знаний

Ранее мы обсудили эффект сверхуверенности при калибровке знаний, когда людям предлагали не только ответить на вопросы, но и оценить свою уверенность в ответах. Как правило, уверенность в ответах заметно выше доли правильных ответов.

Некоторые исследователи придерживаются мнения, что при иначе поставленных экспериментах эффект сверхуверенности вполне нормален. Например, предполагается, что люди при оценке своей уверенности в ответе опираются на «намеки» в своей памяти, имеющие отношение к вопросу. Например, вопрос о том, где больше населения — в Филадельфии, Колумбии или Огайо — человек может ориентироваться на то, что Филадельфия имеет бейсбольную команду в высшей лиге, а Колумбия нет. В США это вполне может иметь смысл — чем крупнее город, тем вероятнее наличие в нём бейсбольной команды из высшей лиги.

Было высказано предположение, что подобные «намёки» используются не только при ответах на вопросы, но и при оценке уверенности в ответе — чем качественнее мы считаем намёк, тем увереннее в ответе. Таким образом, если вопрос и «намёки» в памяти относятся к примерно одной области (как вопрос о количестве населения в городах и «намёки» о наличии бейсбольных команд высшей лиги так или иначе относятся к США), то эффекта сверхуверенности не возникает.

В экспериментах когнитивистов, однако, вопросы задавались в основном не «из жизни», поэтому уверенность в качестве «намёков» (которые в подходящем окружении вполне нормально работают) играет с испытуемыми злые шутки и возникает эффект сверхуверенности.

Учёный-Прогрессор на это непременно заметит, что при смене контекста необходимо уметь переоценивать и качество своих предпосылок. Так, первый ученик в школе обязан пересмотреть своё мнение о себе, придя на первое занятие в институте — вряд ли останется первым среди прочих «первых учеников в школе», пришедших в институт. В противном случае это окажется весьма неприятным опытом разочарования.

В жизни мы то и дело оказываемся в ситуациях, где наш прежний опыт и знания применимы лишь частично или неприменимы вовсе. Таким образом, эффект сверхуверенности — даже если весьма рационален в подходящей среде — в общем случае остаётся реальной проблемой.